Вот вам румяная и жирная богиня,
Обжорства и питья, и драк всех героиня,
Шатается по городам, по сёлам, деревням…
«Сатирический вестник» за 1870 год

Тому, кто никогда по-настоящему не праздновал на Руси Масленицу, не дано понять всю широту и величие русской души.

Конечно, теперь совсем не то, что раньше, и времена изменились, и люди стали другими, но каждый год на исходе зимы, как и сотни лет назад, в нас просыпается чувство древнеславянской языческой культуры и ощущение безграничной воли птицей стучится в наших сердцах. И тогда, бросая всё, мы спешим туда, где светит морозное солнце, туда, где звонко играет гармонь, где льётся рекой медовуха и где шагает по Руси праздник долгожданной весны.

И кто знает, читатель, может быть, в этот раз именно тебя вихрем закружит необузданный водоворот пьянящего разгула, имя которому Масленица!

В свой тридцать второй день рождения Егор Михайлович Воронцов проснулся достаточно поздно, около десяти часов утра, и, осознав себя лежащим на кровати в своей московской квартире, сладко потянулся, затем лениво высунул голову из-под одеяла и, сморщившись от яркого весеннего солнца, наполнявшего комнату, лениво посмотрел в окно.

А за окном с достоинством разгорался новый субботний день. Город медленно просыпался после трудовой недели, и в каждом его движении ощущались признаки выходного дня: на улицах не было суеты, которая обыкновенно захватывает город в будние дни; городские автобусы, троллейбусы и поезда московского метрополитена двигались по своим маршрутам, будучи полупустыми, отчего лица людей, находящихся в них и спешащих по своим личным, а не рабочим делам, выглядели более счастливыми и доброжелательными, чем, например, в понедельник. Водители охотнее пропускали пешеходов, переходящих улицу, а пешеходы, одобрительно кивая головой, старались быстрее перебежать на другую сторону дороги, чтобы в свою очередь не задерживать водителей. Всё вокруг казалось дружелюбным и привлекательным. И даже домашние собаки, вышедшие на утреннюю прогулку вместе со своими хозяевами, веселее обычного бегали по свежему пушистому снегу.

Медленно, но неизбежно поворачивался в сторону весны невидимый маховик времени. Дни становились длиннее, солнечные лучи теплее, а на тротуарах, когда дневное солнце максимально разогревало землю, начинали появляться первые весенние ручьи. С крыш многоэтажных домов и с козырьков подъездов картинно свисали, переливаясь в ярких солнечных лучах, красивые длинные сосульки, с которыми безрезультатно, но ежедневно, пытались бороться дворники.

В квартире Егора было светло и тихо, и лишь кварцевые часы, висевшие на стене, монотонно тикали, провожая в прошлое каждую секунду прекрасного субботнего утра. Лёжа на кровати, Егор хорошо слышал, как на улице, кто-то, громко чиркая лопатой по асфальту, начал чистить снег и звучно долбить ледорубом лёд возле своего гаража. После каждого такого удара раскрошенные куски льда, разлетаясь во все стороны, звонко ударялись в железные ворота соседней «ракушки», создавая незатейливый эффект барабанной дроби.

В этот момент, хлопая крыльями и скребя когтями по железу, на подоконник со стороны улицы неожиданно сел большой жирный голубь и настырно заглянул внутрь квартиры, словно сообщая о том, что наступило утро выходного дня.

— Ну вот, — подумал про себя Егор, — в деревнях людей будят петухи, а в городах — голуби. Ну, тоже неплохо. Значит, действительно пора подниматься.

В тот момент, когда Егор стоял в ванной перед зеркалом и чистил зубы, в квартире раздался телефонный звонок.

Быстро прополоскав рот и сплюнув в раковину, Егор помчался в комнату, чтобы успеть взять трубку.

— Слушаю, — произнёс он торопливо.

— Доброе утро, Егорушка.

— А, привет, мам, — доброжелательно ответил Егор.

— С днём рождения тебя, сынок!

— Спасибо, мам, — ответил Егор, — ты, как всегда, самая первая меня поздравила.

— Ну а как же, Егорушка, ты ведь мой сын. Как у тебя дела? Что нового на работе?

— Да всё нормально, мам, — спокойно ответил Егор, опускаясь в широкое мягкое кресло, — всё хорошо, на работе никаких изменений нет, работы много, домой вчера пришёл почти в десять часов вечера, поэтому и вам не позвонил.

— Устаёшь, наверное?

— Да, устаю, конечно, мам. Надоело всё. Всё одно и то же, одно и то же — совещания, планёрки, переговоры, составление договоров с контрагентами, финансовая отчётность, и так постоянно, изо дня в день. Ничего нового, ничего интересного. Сплошная, мам, рутина…

И в этот момент, даже не договорив последней фразы, Егор неожиданно вспомнил, что в связи с назначением нового генерального директора на предприятии, где он работал, и оптимизацией, как тот выразился, графика отпусков, всю следующую неделю он находится в незапланированном отпуске.

Эта потрясающая мысль, совершенно вылетевшая спросонья из головы, так обрадовала Егора, что он чуть не подпрыгнул в кресле.

— Что у тебя там, Егорушка, — поинтересовалась мама, — ты куда пропал?

— Да нет, мам, я не пропал никуда, просто неожиданно вспомнил, что всю следующую неделю я в отпуске.

— Как это? Почему? Ты ведь не планировал сейчас в отпуск уходить, — непонимающе спрашивала мама, — что-то случилось?

После того как Егор рассказал маме всё, она успокоилась, и ещё раз поздравив его с днём рождения и неожиданным отпуском, передала трубку папе.

— Здравствуй, Егор, — сразу по-деловому начал отец.

— Привет, пап.

— Ну, в общем, мы тебя с мамой сердечно поздравляем с днём рождения, желаем тебе всего самого наилучшего, успехов на работе, карьерного роста, крепкого здоровья и денег побольше!

— Спасибо, пап, очень приятно, — ответил Егор.

— А ты сегодня к нам во сколько придёшь? — поинтересовался отец, — мы с мамой подарок для тебя приготовили. Я думаю, тебе понравится.

— Ну, где-нибудь ближе к обеду планирую быть у вас, — медленно произнёс Егор, тщательно обдумывая каждое слово.

— Хорошо, договорились, — согласился отец, — мы с мамой тоже пока по магазинам прошвырнёмся и к обеду будем тебя ждать. Договорились?

— Договорились.

— Ну, тогда до встречи.

— До встречи, — ответил Егор, положил трубку и направился в ванную, чтобы окончить прерванное звонком умывание./p>

Умывшись, заварив себе чай с лимоном, намазав на кусок белого хлеба шоколадного масла и удобно устроившись на кухне возле окна, Егор начал неторопливо, маленькими глоточками, отпивать из чашки горячий чай и смотреть на медленно падающий за окном снег.

Приятное осознание того, что на улице стоит замечательная и очень красивая погода, что сегодня не простой день, а день его рождения, да ещё к тому же и выходной, и, что самое главное, всю следующую неделю не нужно ходить на работу, приводило Егора в состояние душевного комфорта и умиротворенности.

Единственное, что оставалось сделать, так это решить, чем заниматься всю следующую неделю. Поскольку отпуск случился совершенно неожиданно, то и никаких разумных планов на эти дни у Егора не было. И теперь, сидя на кухне возле окна и запивая свои разбежавшиеся мысли горячим чаем, Егор перебирал в голове все возможные варианты проведения досуга.

— Ну, во-первых, — рассуждал Егор, — я могу купить какой-нибудь тур и съездить на неделю на курорт — в Египет, например, или в Тунис, или в Объединённые Арабские Эмираты, чтобы поваляться на пляже, погреться на солнышке и покупаться в море.

Но, обдумав этот вариант более подробно, Егор отклонил его как неприемлемый по причине отсутствия достойной компании, суеты с оформлением документов и большими денежными расходами.

— Во-вторых, — откусывая намазанный маслом хлеб и запивая его большим глотком чая, продолжил свою мысль Егор, — я могу уехать на дачу и пробыть целую неделю на природе, дыша свежим воздухом. Этот вариант значительно дешевле, надёжнее и проще первого, но и у него есть один существенный минус — скучно. Ну и, наконец, в-третьих, я могу остаться дома и заняться домашними делами, к тому же я давно собирался отогнать свою машину в автосервис на техосмотр.

Егор встал со стула и прошёлся по кухне взад и вперёд.

— Или всё-таки на дачу махнуть? — сомневаясь и стараясь осмыслить все возможные варианты, говорил сам себе Егор, — ладно, всё равно сейчас я ничего решить не смогу, поэтому лучше оставить этот вопрос на потом, тем более что выходные дни только начинаются, а отпуск у меня с понедельника. Ну, а там видно будет.

Отбросив на потом необходимость принятия решения, довольный Егор подошёл к холодильнику, достал из него шоколадное масло, приготовил себе ещё один толстый бутерброд и, нажав небрежным движением красную кнопку на пульте дистанционного управления, включил телевизор.

На экране появился дирижёр, стоящий напротив симфонического оркестра и страстно руководивший действиями музыкантов, исполнявших какое-то классическое произведение. Егору понравилось, и когда оно закончилось, то голос за кадром сообщил: «Уважаемые телезрители, только что мы с вами прослушали произведение Сергея Васильевича Рахманинова «Рапсодия на тему Паганини», 1934 год. В следующий раз мы с вами услышим…»

Не дослушав диктора до конца, Егор переключил канал и наткнулся на очередную серию американских мультфильмов про мышь и кота. Вновь нажав на резиновую кнопку с нарисованной на ней стрелочкой, Егор попал на старый советский художественный фильм, который он когда-то смотрел, но точного названия уже не помнил. Затем он переключил два музыкальных канала, неизвестное ток-шоу, какой-то бессмысленный американский боевик, детский канал и, наткнувшись на программу московских новостей, оставил её, положил пульт на стол и принялся допивать немного остывший чай.

В квартире снова раздался телефонный звонок. На этот раз звонил коллега Егора по работе Игорь Ткачёв, работавший так же, как и Егор, в финансовом департаменте и являвшийся, как это сейчас принято называть, менеджером среднего звена. Он возглавлял финансово-аналитический отдел и был при этом непосредственным руководителем Егора.

Ткачёв был на семь лет старше Егора, но, тем не менее, между ними практически с первых дней знакомства установились достаточно тёплые взаимоотношения, но остававшиеся такими исключительно на работе, поскольку вне рабочего пространства они практически никогда не встречались, если, конечно, не считать корпоративных праздников вне офиса.

— Егор Михайлович Воронцов?

— Он самый, — ответил Егор.

— Ну, тогда привет, — радостным голосом заявил Ткачёв.

— Привет, Игорь, рад тебя слышать. Какими судьбами?

— Да вот, решил позвонить, чтобы поздравить тебя с этим прекрасным, если не сказать великим днём — днём твоего рождения!

— Ну, ты, Игорь, и загнул. Как всегда.

— Да нет, Егор, на самом деле поздравляю тебя с днём рождения и хочу пожелать тебе самого главного — здоровья, счастья и семейного благополучия. Кстати, ты когда жениться планируешь?

— Не знаю пока, Игорь, не приставай. Лучше скажи, как у тебя дочка? Выздоравливает?

— Да всё нормально. Температура спала, горло ещё немного красное и кашель небольшой, а так ничего. На следующей неделе уже в сад пойдёт.

— Ну и отлично.

— Короче говоря, — закончил Ткачёв, — удачного тебе, Егор, дня рождения, прекрасного настроения и всего самого наилучшего! В любом случае с нетерпением жду окончания твоего отпуска и скорейшего возвращения на работу.

— Вот спасибо тебе, товарищ, — язвительно ответил Егор, — ты всегда знал, как человеку настроение поднять.

— Но в любом случае ты там особенно не расслабляйся, — наполовину в шутку, наполовину всерьёз заявил Ткачёв, — мы тебе, если что, звонить будем. Ну, ты, Егор, сам понимаешь, производственная необходимость не терпит отлагательств. Мало ли что взбредёт в опытную голову нашего нового директора. Ты ведь за границу не уезжаешь?

— Скорее всего, нет, ну а там, как получится.

— Я тебя понял, — деловито произнёс Игорь, — ладно, не буду больше тебя отвлекать, ещё раз сердечно поздравляю тебя с днём рождения и до встречи на «узких тропинках офисных полей».

Произнеся эти слова, Ткачёв громко засмеялся в трубку.

Егор хорошо знал, что Ткачёв имел своеобразную привычку громко смеяться. Его смех слышался и в соседних кабинетах, и даже в коридоре. Может быть, тем самым он желал казаться более независимым и раскованным, играючи решающим сложные финансовые вопросы и не принимающим близко к сердцу рабочие проблемы. Возможно, именно так и было. В любом случае многие, хорошо знающие Игоря, попадая к нему в кабинет и обсуждая какие-либо рабочие вопросы, тоже начинали громко смеяться, и тогда из кабинета руководителя финансового департамента раздавался дружный мужской хохот.

Поддерживая начальника, Егор тоже засмеялся в ответ.

— Ну, всё, пока, — отчеканил Ткачёв.

— Пока, — ответил Егор и бросил трубку на кровать.

Егор не очень любил разговаривать по телефону со своими руководителями, даже если они относились к нему почти что дружески. Он всегда чувствовал, что всё равно ему приходится не быть, а играть, именно играть роль товарища, коллеги и прекрасного специалиста. Он ясно осознавал, что в случае производственной необходимости его могут быстренько заменить другим прекрасным специалистом, произнеся на прощание трогательные слова о том, как на самом деле приятно было с ним работать. И понимая это, а также то, что поиск новой работы принесёт ему ещё больший душевный дискомфорт, он вынужденно, как и любой здравомыслящий человек, подстраивался под те условия, в которых ему приходилось находиться ежедневно.

Но, принимая эти условия и подстраиваясь под них, Егор в глубине души чувствовал себя неуютно и тесно в этих узких замкнутых рамках пустого офисного пространства, где совершенно нет места для искреннего полёта души. Может быть, для многих эти слова покажутся пустым звуком, но только не для Воронцова Егора.

Егор родился во времена, когда Советский Союз ещё являлся мощной, сильной и наводящей ужас на весь мир империей, но уже начинавшей постепенно клониться к закату. Воспитание Егора прошло в духе всепоглощающей коммунистической идеологии: под висевшие в коридорах школы ленинские лозунги «Учиться, учиться и ещё раз учиться» и «Мы придём к победе коммунистического труда», под барабанную дробь пионерских линеек, под слаженный школьный хор, под обязательные горны и «Зарницы», под пробирающий до мурашек Гимн Советского Союза по утрам.

Впитывая в себя, словно губка, всю глубину коммунистической пропаганды, Егор, уже после развала советской империи и будучи в достаточно зрелом возрасте, понял, что отсутствие общегосударственной идеологии и объединяющей народ национальной идеи делает развитие государства и общества бессмысленным и бесперспективным. Возможно, по этой самой причине ему были смешны и корпоративные порядки, разрозненно внедряемые в отдельных крупных современных компаниях, старающихся бездумно копировать поведение своих западных коллег и хозяев. Ему казались смешными и развешанные по офису таблички с написанными на них корпоративными принципами и целями компании, которые на самом деле, помимо обогащения отдельно взятых лиц и привлечения денежных средств иностранных инвесторов, не могли иметь для общества никаких положительных результатов.

— Наверное, — язвительно размышлял про себя Егор, проходя мимо этих нелепых табличек, — сочинителям данных корпоративных принципов казалось, что развешивание по стенам бестолковых и большей частью совершенно пустых и ничего не значащих слов может подвигнуть человека на трудовые подвиги. Скорее всего, они считали, что внедрение в компании корпоративного гимна с пластмассовым текстом и ещё более бездарной музыкой должно вселить в человека не смех и чувство брезгливости, но, напротив, укрепить в нём чувство преданности этой самой компании. Они наивно полагали, что такими нелепыми действиями можно вживить в сознание сотрудника понимание того, что ему выпала не божия кара, но честь находиться в едином строю «единомышленников», сердца которых горят и бьются в унисон, стоящих во славу компании плечом к плечу и готовых поддержать своих товарищей в любую минуту. Да, это просто смешно, — делал окончательный вывод Егор и захлопывал за собою дверь кабинета.

Но ещё большей глупостью, с точки зрения не только Егора, но и всех его коллег по работе, с кем волей судьбы ему доводилось ежедневно общаться, явилось введение в компании положения о корпоративных наградах. Причём вся эта белиберда в отдельно взятой компании вызывала смех не только у сотрудников этой компании, но и у всех окружающих и посвящённых в эту откровенную глупость людей. Но внутри корпорации всё происходило напыщенно и важно, что само по себе уже вызывало неодобрительный смех. Всем сотрудникам официально разослали Положение о корпоративных наградах, где подробным образом описывались не только все вводящиеся в организации награды, но и порядок их почётного вручения. Сложно себе представить, чтобы высшую корпоративную награду, цинично именуемую «Герой компании», человек мог бы без стеснения носить на своём пиджаке за пределами офиса и не быть осмеянным окружающими. По офису ходила шутка о том, что высшая награда «Герой компании» вручается номинанту за особые, исключительные заслуги перед компанией… лишь посмертно.

Иными словами, весь этот мелочный цирк был не по душе человеку, родившемуся и выросшему в советской империи, где всё было мощно, глобально и по-настоящему; человеку, получившему высшее образование уже в новой, современной России и оттого обладавшему глубоким и обострённым чувством национального самосознания. А именно таким человеком был Егор Михайлович Воронцов.

Тем временем, небрежно бросив телефонную трубку на кровать, Егор старательно копался в своём шкафу, желая выудить оттуда что-нибудь праздничное.

Приблизительно через четверть часа Егор уже стоял перед большим зеркалом в новых тёмно-синих джинсах, купленных им ещё пару дней назад, но так ни разу и не опробованных, синей рубахе в тонкую полоску, застёгнутую на все пуговицы, кроме верхней, и тёплом однотонном свитере с расстегивающимся воротником и рассматривал сам себя.

— Ну ладно, вроде бы неплохо, — похвалил сам себя Егор, покрутившись перед зеркалом, — в такой одежде оно в любом случае намного удобнее, чем в костюме и галстуке.

В тот момент, когда Егор стоял возле входной двери, одетый в куртку и шапку, и уже собирался выходить, в квартире вновь зазвонил телефон.

— Да, я вас слушаю, — ответил Егор, спешно подняв телефонную трубку.

— Доброе утро, именинник, — произнёс в трубке бодрый женский голос, — не разбудила?

— Привет, Маша, — сразу узнал свою коллегу по финансовому отделу Егор, — нет, не разбудила, не переживай, я уже не сплю.

— Узнал, значит.

— Ну, конечно, узнал, Мария. Разве можно тебя не узнать?

— Это в каком таком смысле?

— В прямом смысле, — ответил Егор, — голос у тебя, Маша, очень красивый, запоминающийся.

— А-а-а-а-а, ну тогда ладно, — охотно согласилась Маша и принялась поздравлять Егора с днём рождения.

Мария Дыбенко занимала должность начальника отдела аналитики в компании, где работал Егор, и находилась в дружеских отношениях как с Егором, так и со многими другими коллегами по работе. Сама по себе Мария была человеком очень общительным и всегда старалась создавать вокруг себя определённую группу людей, любящих, как и она, шумные вечеринки после работы, большие компании и длительные загулы с выездом на природу. И, надо признаться, ей это блестящим образом удавалось. Егор неоднократно и сам с удовольствием участвовал в подобных мероприятиях. Порой Егору казалось, что Мария ходит на работу только потому, что в офисе каждый день вынужденно собирается круг её единомышленников с одной-единственной целью: дождаться окончания рабочего дня и начать праздновать какое-либо событие, будь это хоть последняя среда на этой неделе.

Внешне Мария выглядела достаточно привлекательно. Её миловидное лицо, короткая модная стрижка, худые руки с длинными музыкальными пальцами и доброжелательная улыбка создавали образ утончённой легкомысленности, отчего недостатка в поклонниках у неё никогда не было.

От первого и пока единственного брака у Марии осталась дочь семи лет, большую часть времени проводившая со своей бабушкой. Именно поэтому Мария имела возможность устраивать шумные посиделки после работы практически регулярно, поскольку всю полноту ответственности за воспитание девочки несла бабушка, родная мать Маши.

Ко всему прочему, Мария была неплохим специалистом и человеком с достаточно большими карьерными устремлениями и амбициями. Она относилась к той категории женщин, которые за неимением постоянного и твёрдого семейного благополучия направляют всю свою нерастраченную энергию и темперамент на достижение карьерных высот и полной финансовой независимости. Надо сказать, что и это ей удавалось самым блестящим образом.

Нельзя сказать, что Егор входил в ближний круг Машиных почитателей, но он общался с ней практически ежедневно и довольно плотно, как по рабочим вопросам, так и по всем остальным, и это было чистой правдой, да и сам Егор никогда не скрывал этого.

И вот теперь, когда Мария поздравляла его с днём рождения, Егор искренне и добродушно отвечал ей многозначительными комментариями и любезностями, которые, как он точно знал, ей очень нравились.

— Нижайше благодарю вас, сударыня, — подражая великосветскому языку, отчётливо и с достоинством произносил каждое слово Егор, — я искренне благодарен вам за ваши любезные, дружеские поздравления. И мне сложно найти достойные слова, чтобы выразить вам свою поистине глубочайшую признательность и восхищение, которые я испытываю по отношению к вам все эти годы.

— Какие годы, Егорушка, — смеялась в трубку Маша, — какие годы, мы с тобой знакомы-то всего…

После этих слов она на секунду замолчала, видно, стараясь подсчитать, сколько же времени они были знакомы с Егором.

— А действительно, — вновь радостным голосом отозвалась через мгновение Мария, — мы знакомы с тобой, Егорушка, уже почти три года.

— Ну вот, — согласился Егор, — вот я и говорю, что все эти годы прошли для меня, словно мгновение, ибо время, проведённое рядом с вами, Мария, не засчитывается в счёт жизни.

— Ну, ты, Егор, и расшаркался, — смеясь, продолжала говорить Маша, — я всегда знала, что ты мастер говорить девушкам комплименты, но сейчас ты превзошёл сам себя.

— Ты думаешь? — манерно поинтересовался Егор.

— Да, думаю, — ответила Маша, — именно так и думаю. Короче говоря, слушай, что я тебе сейчас желать буду, коллега.

Егор послушно затих и стал внимательно слушать поздравительный монолог, приготовленный для него Марией, а когда она закончила, то вежливо поблагодарил её и пообещал, что по окончании своего отпуска он обязательно отметит свой день рождения в кругу своих коллег по работе, в числе которых, она, безусловно, занимает одно из почётнейших мест.

— Ах да, — прошипела в трубку Мария, — я же совсем забыла, что тебя в отпуск отправили. Вот обидно-то. А я уже подумала, что мы сможем в понедельник отметить.

— Ну, в понедельник и отметим, — согласился Егор, — но только не в этот, а в следующий.

Проговорив ещё некоторое время, обсудив кое-какие рабочие вопросы и обменявшись очередными любезностями, Егор и Мария попрощались.

Положив трубку и захлопнув за собою входную дверь, Егор вызвал лифт, спустился на первый этаж и, выйдя из душного подъезда на свежий воздух, глубоко и с облегчением вздохнул.

На улице стояла потрясающая погода. Снег прекратился, в бездонной вышине синеющего небосвода, просвечивая между редкими облаками, повисло яркое солнце, и его лучи окрашивали всё вокруг красивыми и радостными цветами. Свежий снег, ещё не тронутый лопатами дворников, красочно переливался на солнце, и от его ярких искр немного слепило глаза. Искрящийся иней лежал везде: на деревьях, на спящих возле подъезда автомобилях, на стенах домов и крышах балконов, он покрывал своим тонким и прохладно-нежным телом детские площадки, скамейки, телеграфные столбы, бесконечные провода и даже шапки немногочисленных прохожих. Лёгкий мороз кусал за нос, по-детски румянил щёки и приятно поскрипывал под ногами.

В данную минуту Егор пребывал в прекрасном расположении духа, ему хотелось смотреть на всё это великолепие и гулять, и радоваться, и наслаждаться жизнью. Он страстно желал веселиться, смеяться и во всё горло петь песни.

Он часто вспоминал, как тогда, в уже далёком для него детстве, когда ему и его друзьям ещё не было и восемнадцати лет, они несколько лет подряд ездили летом на одну из подмосковных туристических баз, где весело проводили имевшиеся у них пару недель. Именно в то время у них возникло увлечение петь хором песни под гитару. И они, увлечённые подростки, многим из которых сейчас уже исполнилось по тридцать с лишним лет, взахлёб, что есть мочи, искренне и страстно горланили на всю турбазу свои любимые песни. Без стеснения, без тени смущения и наигранного позёрства, искренне и самозабвенно, до хрипоты в голосе, до блаженного экстаза отдавались они своему чувству безграничной свободы и молодости. Они упивались свободой, они боготворили её, и она отвечала им взаимностью, даря бесчисленные минуты всепоглощающего торжества. И днём, и ночью, и рано утром, в любое время суток, без сна и отдыха, они позволяли себе выпускать наружу частичку своей души, и она смешивалась с ароматной хвоей соснового бора и, разлетаясь по сторонам, тонула в оглушительном просторе бескрайних русских полей и дремучих лесов. Отражаясь от водной глади, молодые голоса перелетали широкое русло реки Оки и, оттолкнувшись от стены леса на другом берегу, утроенным эхом возвращались обратно. И тогда им казалось, что сама матушка-природа с её зелёными лугами, покрытыми душистыми цветками клевера, с её хвойными лесами и могучими русскими реками, столетиями текущими по родной земле, подпевает им и радуется вместе с ними, полностью разделяя их восторг.

Это было время, когда всё казалось простым и понятным; когда некоторые из товарищей всё ещё продолжали учиться в школе, а кто-то уже поступил в институт; когда вся жизнь ещё укладывалась в несложные рамки белых, а не серых будней, и когда каждому из них казалось, что тот пьянительный восторг и ощущение безграничной свободы, внезапно обрушившейся на их головы и осознанной ими, являются их естественным и неоспоримым правом.

Широко распластавшись на тёплой траве, густо растущей на вершине самого крутого берега реки Оки, и жадно вдыхая аромат спелых полевых цветов, смешанный с густым, почти тягучим запахом сосновой смолы, и взирая с высоты птичьего полёта на всю красоту и неброское величие русской природы, они называли всё это великолепие одним, но очень ёмким и многогранным словом, — воля!

Воля — как много в этом слове разгульных песен под гитару, как много в нём летних солнечных дней, с головой утопающих в зелёной неге хвойных лесов; какой прекрасной и бесконечной кажется воля, когда человеку ещё не исполнилось и восемнадцати лет; сколько незабываемых бессонных ночей хранит она в бездонной памяти своей и сколько сладких минут щедро дарит она человеку, знающему лишь одно имя её; как славно и безмятежно ворожит она русскую душу своими бескрайними просторами; и как же всё-таки мала наша жизнь, чтобы вместить в себя без остатка всю широченную даль бескрайних просторов её естества.

От приятных воспоминаний Егора отвлёк яркий красочный плакат, небрежно наклеенный на входную дверь соседнего подъезда. На плакате радостно сияло красными, расходящимися во все стороны лучами, большое жёлтое солнце, на фоне которого, в огромной чашке размером с человека, находилась целая гора улыбчивых блинов. И через весь плакат, слева направо, написанное яркими буквами, вольготно расположилось жирненькое и с детства знакомое всем слово — Масленица!

Полностью прочитав плакат, Егор узнал, что, оказывается, вся следующая неделя является масленичной и что «не потешить на широкую масленицу — значит, жить в горькой беде и жизнь худо кончить» и ещё то, что на Масленицу принято «есть до икоты, пить до перхоты, петь до надсаду, плясать до упаду».

— Вот это да, — произнёс сам себе Егор, — как удачно всё складывается, только я вспомнил о былом разгуле и праздности, как на тебе — Масленица! Замечательно, просто замечательно, — радостно повторял Егор, — вот и нет больше проблемы выбора. Всё решено, я остаюсь здесь — в Москве.

Как и было условлено, ближе к обеду, успев до этого купить для себя необходимые продукты на всю следующую неделю и даже посетить своего товарища, жившего неподалеку, и получить от него в качестве подарка на день рождения красивую ручку-паркер, Егор, пребывая в хорошем настроении, явился в гости к своим родителям. К слову сказать, родители Егора были очень добрыми и порядочными людьми. Уже более тридцати лет отец Егора, доктор исторических наук, преподавал в одном из московских высших учебных заведений историю государства Российского, а мама была в школе учительницей литературы. Это и определило в конечном итоге любовь их сына не только к чтению вообще, но и к своей стране, её героической истории и многострадальному народу. Можно без сомнения сказать, что Егор вырос в интеллигентной семье и стал достойным сыном своих родителей.

— Привет, пап, привет, мам, — крикнул он прямо с порога.

— Ну, привет, привет, проходи, — ответил отец и, крепко пожав Егору руку, втянул его внутрь квартиры.

— Здравствуй, Егорушка, — не выходя из кухни, громким голосом отвечала Наталья Петровна — мама Егора, — раздевайся, проходи, сейчас уже обедать будем садиться. А я сейчас выйду.

-Да и помоги папе расставить в комнате посуду.

— Хорошо, мам, сейчас всё сделаем, — охотно согласился Егор.

— Пап, а ты чего в халате-то ходишь, вы что, так в магазин и не ходили?

— Ходили, конечно, просто я только что душ принял.

— А, ну понятно. Показывай, чем я тебе помочь могу.

Подойдя к собранному столу, стоящему возле окна, отец снял с него три горшка с цветами и поставил их на пол рядом со столом. Егор знал, что один из них он подарил маме на день рождения несколько лет назад, и ему было приятно, что до сих пор он прекрасно цвёл и радовал глаз. Переставив цветы и отдёрнув в сторону скатерть, Михаил Александрович подозвал Егора.

— Давай, Егор, берись вот здесь за крышку стола, — тихо произнёс отец, опуская голову под стол и показывая пальцем, за что нужно браться, — только смотри аккуратно, палец не прищеми.

Егор подошёл вплотную к столу, взялся за крышку и приготовился поднимать.

— Ну, берём, — скомандовал отец.

Егор напряг пальцы, поднатужился и приподнял один край стола.

— Ну, давай, пап, — надрывно проговорил он, держа на весу стол, — ну что ты там застрял?

Михаил Александрович приподнял свой край, и стол плавно поплыл над паласом на середину комнаты, где мягко приземлился на своё почётное праздничное место.

Затем в комнату вошла мама.

— Ну, здравствуй, сыночек, — нежно сказала Наталья Петровна и, подойдя к Егору, по-матерински поцеловала его в щёку.

Наталья Петровна была одета в платье длиной чуть ниже колен, необычайно красивого сиреневого цвета. А поверх платья, чтобы не испачкаться, она по привычке повязала кухонный фартук, отчего смотрелась немного нелепо.

Заметив новое платье, Егор решил сделать маме комплимент.

— Привет, мам, — произнёс Егор в ответ на мамин поцелуй, — очень хорошо выглядишь.

— Спасибо тебе, сынок, за добрые слова, — сказала мама, — это новое платье, мне его подарил твой папа. Тебе нравится, правда?

— Очень нравится, мам, правда, — честно признался Егор, — оно тебе очень идёт.

— Ну вот, а я тебе что говорил? — вмешался в разговор Михаил Александрович.

Егор понял, что по поводу этого платья папа с мамой наверняка долго спорили и препирались, и что теперь в подтверждение своей правоты папа привёл слова сына, который так же, как и он, положительно оценил его подарок.

— Ну, хорошо, хорошо, — согласилась Наталья Петровна, — я очень рада, что вам нравится, — сказала она и потихонечку удалилась на кухню.

Приблизительно через полчаса все приготовления к торжеству были окончены, и вся семья Воронцовых наконец-то собралась за праздничным столом, где изящно расположились несколько салатов, с любовью приготовленных Натальей Петровной, две тарелки с «нарезкой» из разных сортов колбасы, рыбное ассорти, свежие овощи и большая тарелка с фруктами.

— Горячее блюдо будет позднее, — сообщила Наталья Петровна, когда увидела, с какой жадностью Егор осматривает всё это съедобное великолепие.

Уже два года прошло с тех пор, как Егор переселился в отдельную однокомнатную квартиру недалеко от дома его родителей, доставшуюся ему от бабушки. Переезд и начало самостоятельной жизни были вызваны тем, что Егор три года встречался с девушкой по имени Елена, с которой познакомился в институте и на которой даже планировал жениться в ближайшем будущем. Однако всего через год совместной жизни они вдруг внезапно разошлись. Вначале никто не понимал причину их размолвки, а Егор неохотно об этом рассказывал, всегда отшучиваясь сухой судебной формулировкой «не сошлись характером». Но позднее в разговоре с отцом он всё-таки приоткрыл завесу тайны и рассказал, что основной причиной их расставания явилось то, что, как тогда выразился Егор, она оказалась «совершенно пустой».

Елена относилась к той, к сожалению, многочисленной категории современных девушек, которые считают, что женщина есть то, что на ней надето. И вот этой мелочной убогой глянцевой философии она посвящала всю себя. Она постоянно покупала и читала, словно «Отче наш», все основные глянцевые журналы, входящие, как она выражалась, в топ-лист мира высокой моды. Это была единственная «литература», которой она зачитывалась.

И, находясь под полным влиянием этой макулатуры, как любил выражаться Егор, что страшным образом бесило Елену, всегда покупала себе только дорогую одежду, от самых известных иностранных дизайнеров. Причём слово «иностранных» являлось для неё ключевым. Елена даже слышать не хотела об одежде, сделанной в России. Она совершенно искренне считала, что, например, юбку или блузку, или тем более костюм «у нас», это словосочетание она произносила с особым презрением, сделать совершенно невозможно. И это была окончательная позиция убеждённого человека, не принимавшего и даже не желавшего слушать какие-либо аргументы. При этом Егор неоднократно замечал, как в разговоре со своими подругами, когда они совместно проводили время где-нибудь в ночном клубе, она могла, увидев новые туфли подруги по институту, сделать ей искренний комплимент и сказать, например: «Светочка, какие у тебя потрясные туфли! Дорогие, наверное?» — но, узнав о том, что эти туфли куплены в «обычном» магазине и стоят всего пятьсот рублей, она тут же, просто мгновенно, теряла к ним всякий интерес, считая себя даже немного уязвлённой тем, что могла принять за хорошую вещь такую «дрянь». После того как подобные случаи повторились несколько раз, Егор понял, что Елена оценивает вещи не по их реальному качеству и даже не по красоте, но исключительно по этикетке. Если на этикетке написано известное имя, и вещь стоит дорого или очень дорого, то значит, эта вещь хорошая, и поэтому её обязательно надо купить. Благо, что отец Елены был достаточно обеспеченным человеком, он пристроил её на платное отделение института, где она, к слову сказать, появлялась крайне нерегулярно, и полностью обеспечивал все её потребности в деньгах. Родители Елены разошлись, когда ей исполнилось двенадцать лет, и с тех самых пор её растил отец, который не в состоянии был уделять воспитанию дочери слишком много времени и поэтому старался компенсировать это деньгами. Всё свободное время Елена проводила вместе с воспитательницей, нанятой папой для воспитания дочери, и имела возможность общаться с папой по вечерам либо на выходных. Возможно, именно поэтому Елена считала, что основное предназначение мужчины — это снабжение её денежными средствами, поэтому рассматривала своего будущего мужа исключительно с этих меркантильных позиций. Единственным мужским качеством, действительно ею ценимым, являлась обеспеченность. Всё остальное не имело для неё совершенно никакого значения. Однажды, когда Егор начал говорить с ней о возможном рождении в ближайшем будущем совместных детей, она возмутилась, фыркнула и сказала, что не собирается быть домохозяйкой в свои двадцать четыре года и что в ближайшем будущем, пока она молода и красива, она планирует жить для себя. И она жила для себя: часами общаясь с подружками по телефону, пропадая в ночных клубах, покупая тонны дорогих вещей, скупая все новые коллекции косметики, сумочек, глянцевых журналов, блестящих колечек, аксессуаров и прочей мишуры. Елена запросто могла провести перед зеркалом добрую половину дня, а потом выйти на середину комнаты и, похлопав красивыми глазками, ласково спросить: «Милый, а я тебе, правда, нравлюсь?»

В первое время Егор ещё как-то пытался объяснить Елене, что её гонка за дорогими коллекциями одежды совершенно бессмысленна, что она не должна являться смыслом жизни молодой девушки, что человека нельзя оценивать по его одежде и что в человеке, помимо тела, существуют душа, интеллект и одухотворённость. Елена совершенно не понимала, к чему нужны все эти глупые нравоучения, а иногда, делая умный вид, она цитировала высказывание очередной модели или киноактёра, напечатанное в глянцевом журнале и сделанное им на церемонии вручения какой-нибудь очередной премии, упиваясь при этом собственной эрудицией. Она даже не понимала, насколько была смешна в такие моменты.

Иногда Егор советовал ей почитать что-нибудь серьёзное, книгу, например, и даже перечислял ей современных авторов, которые могли бы ей понравиться. В ответ на такие предложения она обычно поджимала свои красивые губки, морщила носик и говорила: «Какие книжки, Егорушка? Это же так несовременно». И понимая, что дальнейший диалог бесполезен, Егор уходил в другую комнату, ложился на кровать и думал об их дальнейшей совместной жизни, которая, как он уже отчетливо понимал для себя, невозможна в принципе.

Уже впоследствии, прожив с Еленой почти целый год, Егор убедился и в том, что у неё полностью отсутствовал вкус к красивым вещам. Один раз Егор даже провёл над ней эксперимент, окончательно решивший вопрос их будущей совместной жизни.

Егор купил на какой-то распродаже в палатке самую дешёвую из всех имевшихся там блузок и, придя домой, он аккуратно прицепил к ней этикетку, где была указана «правильная» цена и соответствующий дизайнерский бренд, перед которым Елена благоговела. Затем он красиво упаковал эту блузку, уложил её в пакет из известного Елене модного бутика, в больших количествах валявшихся в шкафу, и подарил ей эту блузку на Восьмое марта. От такого замечательного подарка Елена пришла в полный восторг. Она подошла к Егору, встала на носочки и нежно поцеловала его в губы, а затем тихо прошептала на ушко: «Ну, наконец-то, милый, ты понял, что нужно женщине».

Почти до самого обеда Елена примеряла новую блузку, крутилась перед зеркалом и так и этак, трещала по телефону с многочисленными подругами, сообщая о прекрасном подарке жениха. А когда настал обед, и они вместе отмечали праздник, сидя в ресторане, Егор для чистоты эксперимента на всякий случай уточнил, действительно ли ей понравился его подарок?

Елена ответила утвердительно, и тогда Егор рассказал ей правду. Он сообщил ей, где купил эту блузку, и назвал её настоящую цену.

Своим экспериментом Егор желал лишь наглядно показать Елене, что все этикетки, весь этот пустой «гламур», свято боготворимые ею, на самом деле не имеют совершенно никакого значения, и что всё это — всего лишь однодневная ценность, пустота. Егор хотел таким образом доказать ей, что всё это, как правило, рассчитано на людей, не знающих, куда им девать свои деньги, либо на людей, делающих из этого бизнес, либо на откровенных глупцов. Но эффект от эксперимента получился совершенно обратный. Елена возненавидела Егора. Она сочла эту шутку глубочайшим из оскорблений, которому нет прощения. В этот же вечер Елена устроила Егору грандиозный скандал с криками, жуткой истерикой и слезами. Она обозвала его жалким неудачником, который не в состоянии заработать столько денег, чтобы обеспечить семью и позволить своей девушке приобретать хорошие, качественные и дорогие вещи, на что Егор громко рассмеялся, глядя ей прямо в глаза. От этого смеха Елена переменилась в лице. Она побледнела и перестала плакать. Было видно, как трещит по швам фундамент её хрупкого миросозерцания, старательно возведённый ею за многие годы, и как, поблёскивая, разлетаются по сторонам его мелкие гламурные осколки.

Это был последний день их совместной жизни. На следующий день Елена вернулась к себе домой, но Егор уже не жалел об этом.

Тем временем Михаил Александрович откупорил бутылку шампанского и неторопливо разливал его по бокалам.

— Давай, давай, Егорушка, — говорила мама, — не смотри так жадно на еду, а накладывай всё, что желаешь, себе на тарелку. Ты голоден, ты плохо питаешься дома? Ну тогда переезжай обратно к нам.

— Да нет, мама, — отвечал Егор, — у меня всё нормально, и никаких проблем с едой нет. Просто я сегодня слабо позавтракал, вот и всё. Поэтому не беспокойся, пожалуйста. Всё хорошо.

— Ну, хорошо, хорошо, только ты, смотри там, не голодай.

— Итак, — торжественно произнёс Михаил Александрович, передавая каждому из присутствующих по бокалу шампанского и выпрямляясь в полный рост, — позвольте мне произнести тост по случаю дня рождения нашего сына.

— Позволяем, пап, — шутливо разрешил Егор.

— Ну, так вот, — торжественно начал отец, — Егор, мы с мамой от всего сердца поздравляем тебя с днём твоего рождения. И мы желаем тебе, чтобы в твоей жизни всё складывалось именно таким образом, как ты сам себе пожелаешь. Но главное, чтобы у тебя здоровье всегда оставалось крепким, сердце — добрым, разум — чистым, а время — свободным.

— Прекрасный тост, пап, — вставая со своего места и поднимая бокал, начал было Егор.

— Подожди минуточку, — остановил его отец, — это ещё не всё.

Егор снова опустился на стул.

— Наташенька, — обращаясь к своей жене, добродушно сказал Михаил Александрович, — принеси, пожалуйста, наш подарок.

Мама поднялась из-за стола, подошла к комоду, где стоял телевизор, открыла верхнюю полку и, достав оттуда какую-то коробочку, передала её отцу.

— Ну, так вот, — продолжил своё выступление Михаил Александрович, — Егор, мы с мамой долго думали, что тебе подарить, и совместно решили подарить тебе вещь, способную напоминать тебе о том, что твоим родителям всегда приятно, когда ты уделяешь им, то есть нам с мамой, время. Именно поэтому мы дарим тебе вот эти наручные часы.

И с этими словами Михаил Александрович протянул Егору праздничную коробочку и крепко пожал ему руку.

— Поздравляем, Егорушка, — добавила мама, — носи на здоровье и не забывай о том, что мы тебя очень любим. А ещё я хочу в свою очередь пожелать тебе, чтобы ты в ближайшее время нашёл достойную тебя девушку, которая бы стала твоей женой. И не забывай, что мы с папой очень хотим воспитывать внуков.

— Ну ладно, мам, ладно, — немного смущаясь, выговорил Егор и принялся разворачивать подарок.

У своих родителей Егор пробыл практически до конца дня и вернулся домой лишь к вечеру. Они ели, пили, с удовольствием посмотрели по телевизору старый советский фильм, много разговаривали, вспоминали прошлое и обсуждали повседневные заботы. Периодически Егор разговаривал по телефону и выслушивал поздравления то коллег по работе, то бывших одногруппников по институту. Иными словами, Егор провёл свой тридцать второй день рождения по-семейному: тихо, спокойно и очень мило.

На обратном пути на глаза Егору опять попался плакат с изображением яркого солнца и аппетитных блинов, и этот красочный плакат вновь наполнил его душу приятным предвкушением грядущей весны и широкой Масленицы.

Весь следующий воскресный день Егор посвятил изучению традиций грядущей Масленицы. Он распечатал для себя множество самой разнообразной информации из Интернета, прочитал все местные газеты с программами праздничных мероприятий и даже приобрёл для себя книгу с описаниями древнеславянских праздников.

Уже поздно вечером, лёжа на кровати, Егор прочитал, что оказывается: «Масленица — это самый весёлый из праздников восточнославянского календаря, доставшийся нам в наследство от языческой культуры наших предков. Согласно легенде, Масленица родилась на Севере, отцом её был Мороз. Однажды в самое суровое и печальное время года человек заметил её, прячущуюся за огромными сугробами, и призвал помочь людям, согреть и развеселить их.

И Масленица пришла, но не той хрупкой девочкой, что пряталась в лесу, а здоровой ядрёной бабой с жирными и румяными щеками, коварными глазами, не с улыбкой на устах, но с хохотом. Она заставила человека забыть о зиме, разогрела озябшую кровь в его жилах, схватила за руки и пустилась с ним плясать до обморока».

Егор постарался представить себе этот сказочный образ Масленицы, на минуточку закрыл глаза и… заснул.

Продолжение Лика — Масленица читайте в книге Сергея Богаткова «Моя Россия».