Так часто бывает, что в мой день рожденья и далее в первых числах октября, стоит сырая, осенняя, но тёплая погода и все дни становятся очень похожими друг на друга, становятся однообразными.
Вот и сегодня, я как обычно проснулся раньше, чем прозвонил будильник на моём мобильном телефоне. Недавно я заметил про себя, что несколько последних недель, я почему-то, просыпаюсь в одно и тоже время, а именно в 7 часов 30 минут. Лежу себе на кровати под толстым одеялом и смертельно не хочу подниматься. И мои печальные, полусонные мысли крутятся в голове точно так же, как и вчера, как и позавчера. Каждый день одно и тоже: опять нужно вставать и идти на работу. Обмельчала жизнь. Жизнь стала скучна и неинтересна. Но и сегодня, как всегда, я мучительно поднимаюсь с кровати и сижу несколько секунд в полном забытье. Просто сижу и всё. Ни о чем не думаю и ничего не хочу. Затем встаю, с трудом натягиваю домашние штаны, путаясь в утренних штанинах, включаю в розетку вилку от водоочистителя аквариума, и он начинает шуметь, словно маленький водопадик. Четыре маленькие рыбы, живущие в моём аквариуме, уже давно не спят. Они плавают туда-сюда, вверх и вниз и у меня создается впечатление, что эти аквариумные рыбки в это утро счастливее меня. Я стучу пальцами по стеклу аквариума, и они охотно подплывают к кормушке, чтобы позавтракать. А мне совсем не хочется есть. Мне никогда не хочется, есть по утрам и даже понимая, что это неправильно, я не могу себя заставить с утра позавтракать. По полутёмной, зашторенной комнате я бреду в сторону ванной. Добравшись до крана, я нехотя поворачиваю блестящий вентиль с красной пластмассовой вставкой посередине, и на кухне глухо начинает реветь газовая колонка. В моей голове нет почти никаких мыслей, потому что в такие моменты мною руководят только инстинкты и, подчиняясь этим инстинктам, я перемещаю своё тело на кухню, привычно чиркаю спичкой о коробок и зажигаю газовую колонку, которая должна послушно нагреть уже десятилетия бегущую по железным трубам сталинского пятиэтажного дома водопроводную воду. А пока происходит этот физический процесс нагревания, я смотрю в окно.
За окном стоит сырая, осенняя погода. Ветер срывает пожелтевшие листья, долго кружит их в последнем танце, и вдоволь наигравшись, кидает на землю. В это же время, через школьный двор, что расположен прямо напротив окон моей квартиры, быстрым шагом идёт какая-то женщина и ведёт в школу своего ребёнка. Я с точностью до секунды знаю, что произойдёт дальше. Сейчас я могу предсказывать будущее. Женщина медленно исчезает из виду за углом школы, а я, нисколько не удивившись этому маленькому жизненному акту, отворачиваюсь от окна и вновь иду в ванную комнату. Из крана сильным потоком, грохоча о чугунную ванну, хлыщет горячая вода, обжигающая мне пальцы. Внезапно я вспоминаю, что забыл включить чайник, и вынужденно возвращаясь на кухню, я нажимаю кнопку на своём электрическом чайнике и убавляю газ.
Я изучил своё утро поминутно и любые отступления от графика, ломают мой привычный режим. Всё должно быть именно в той последовательности, в которой это бывает всегда: в последовательности, которую подсказывает мне сама жизнь. Именно она, моя жизнь, навязала мне этот график, и я привык к нему, но от своего монотонного однообразия он мне уже порядком поднадоел.
На обратной дороге в ванную, я захожу в туалет, а после него начинается обыкновенная процедура утреннего умывания, происходящая ежедневно. Только после неё мой мозг включается и начинает медленно работать, ориентируя моё тело в пространстве и времени. Определив, что сегодня четверг, я остался весьма доволен скорым приближением двух выходных дней. Расчесавшись, как обычно своей любимой жёлтой расчёской, мною была потушена газовая колонка и после полного остывания в кране воды, был перекрыт и кран. Колонка перестала шуметь, воцарилась тишина, и на кухне перестал шипеть закипевший чайник. Затем в кружку, которая попалась мне под руку, я наливаю заварку, кладу сахар, отрезаю тонким ломтиком кусочек лимона и тоже опускаю его внутрь кружки, после чего заливаю всё кипятком. Мой чай готов. Вместе со своей кружкой я двигаюсь в другую комнату: к шкафу с моими вещами, и медленно попивая горячий чай, начинаю собираться на работу. И каждый раз, когда мне приходится проделывать всю эту нудную процедуру, я задаю себе один и тот же вопрос: «Ну почему жизнь и особенно в будние дни настолько скучна и неинтересна? Неужели мне до самой пенсии придётся проделывать одни и те же действия по утрам, как робот, как бездушная машина?».
Вот интересно, а задумываются ли об этом другие люди или только мне в голову приходят такие пессимистические мысли? Этого я не знаю. А какое мне дело до других людей? У меня свои эмоции, свой разум и своя жизнь. Мне нет дела до других, а им нет никакого дела до меня. Кажется, так устроен мир, не правда ли?
А сейчас, я натягиваю на ноги носки, снимаю домашние штаны, одеваю вместо них брюки, застёгиваю пуговицы на рубашке, достаю из шкафа галстук, завязываю его не шее и как завершающий аккорд моей утренней симфонии, я накидываю сверху пиджак. Всё! Я собрался и готов идти на работу.
Еще несколько минут я сижу на кровати и пью чай и после этого, проверив наличие проездного, денег и телефона, я говорю до свидания своей семье и выхожу, закрыв за собой дверь, медленно спускаюсь по лестнице с четвертого этажа, не забыв забрать из почтового ящика свежую газету «Известия» и положив её в портфель, я появляюсь на улице в это осеннее и сырое утро четверга.
Здравствуй осень! Это я приветствую тебя! Я, появившийся из глубины старого, кирпичного дома, не знающего смен времён года дома с кишащими внутри него внутренностями из живой плоти и смердящим запахом не вечного человеческого жилища.
Я категорически приветствую тебя, о великая осень!
Ты – убаюкивающая природу и дарящая прохладу человеческому естеству. Три месяца ты являешься полновластной хозяйкой всех живых существ. Ты вправе залить дождями остывающую после знойного лета землю, засыпать её желто-красной листвой, задуть свободными ветрами прохладных дней. Ты – всевластная госпожа, грозная повелительница трёх стихий: воздуха, воды и земли.
Остывающим естеством желаний показывается серое солнце сквозь чёрные, тяжёлые и низко висящие над человеческими домами тучи, а мелкий дождь, срывающий спесь с листвы деревьев, летит мне навстречу и бьётся о мои щёки.
Я поднимаю упавший к моим ногам осенний мокрый лист, зажимаю его в ладони и чувствую твое дыхание, о великая осень!
Вскидывая руку в пламенном приветствии, я в сердцах кричу только тебе, о, мудрая осень – так взойди же красота увядания, сила концентрирующая слабость и слабость, рождающая силу. Только ты меняешь цвета жизни, только тебе посвящают стихи поэты, только для тебя нужна и сама жизнь. Именно в твоей прохладе был я рожден. Может быть, поэтому я так люблю тепло? Сегодня ты правишь балом жизни, теперь ты – эпицентр человеческого существования, плоть мироздания и смысл вселенского разума, отягощающего душу своей печальной безысходностью.
Возьми моё сердце, о капризная осень, раздави его в своих сырых и прохладных лапах. Пусть святые ветры твои орошают мёртвые поля и увядшие леса. Пусть грустью твоей наполняются реки и озёра, моря и океаны. Пусть энергия моего сердца послужит тебе хорошим материалом в твоём великом деле.
Я понимаю твою неизбежность и непогрешимость. Ты права в своей святости, ты преуспела в своём коварстве. Велик твой обман и ничтожна наша вера в тебя. Мы дети твои, о великая осень!
Бокал своей хрустальной жизни я подниму сегодня за тебя, о вечная осень, не имеющая видимого конца и явного начала. Твои замкнутые дороги ведут по кругу одинокого путника, шагающего по пути своей не длинной жизни. Ты была такой сотни тысяч лет назад до меня, ты будешь такой же и через сотни тысяч лет после меня. Самое большее, что могу я теперь сделать, так это прикоснуться на мгновенье к нетленным твоим мощам, о святая и щедрая осень!
Примерно так говорил я в сердце своём, выйдя из душного подъезда в объятия своей осени. Нет, я не философ, а простой человек с необычной душой и выходя из своего дома, я глубоко вдохнул сырой и тягучий осенний воздух, который своим бесчувственным прикосновением оросил мои лёгкие. Да, осень имеет свой запах, который поглощаю я силой своего дыхания.
Подышав несколько секунд, я неторопливо, выражая своё глубокое почтение осени, не терпящей суеты, направился на автобусную остановку своего ежедневного маршрута, пиная по дороге опавшие листья, траурно шевелящиеся у меня под ногами. По тротуару проходили мимо меня совершенно незнакомые мне люди: дети, спешащие в школу, работники литейно-механического завода расположенного недалеко от моего дома, женщины с собаками и студенты, картинно проплыл мимо меня дворник, метший листву.
— Зачем метёшь ты листья в одну кучу, — спросил у него я, — пусть лежат они на своих местах, на которые положила их природа. Ведь она сильнее тебя дворник. Зачем ты нарушаешь гармонию мира?
Но дворник продолжал хладнокровно мести осенние листья, так и не услышав мой вопрос, потому что я задал его лишь в мыслях своих и мне не нужен был ответ дворника. Я и так заранее знал его ответ…
Подойдя к остановке, я остановился и устремил свой взгляд в даль улицы, в ту сторону, откуда должен появиться мой автобус, который обязательно подхватит и увезёт меня далеко от дома, чтобы затем бросить в одиночестве возле станции московского метрополитена.
Ветер осенних улиц развивал мои волосы и трепал полы моей куртки, а проносящиеся мимо автомобили, оставляли после себя лишь мелкие брызги, разлетающиеся по сторонам от дорогой автомобильной резины. Вид автомобилей, проносящихся на огромной скорости мимо моей жизни и судьбы, иногда навивает на меня тоску.
Вот, наконец, показался и автобус моего маршрута, медленно покачивающийся, напоминающий мне крейсер первого ранга, разрезающий своим затупленным ножом форштевня, упорную волну холодного северного моря. Подплыв к причалу, автобус пришвартовался, спустил трап и живым потоком на его борт потянулись люди. В их числе был и я. Автобус привычно тронулся и, взявшись за поручень, справляясь с качкой, мы, совершенно чужие и незнакомые друг другу люди, но объединенные в этот момент волей провиденья одноразовой поездки, поплыли вдаль на уносящем нас автобусе.
Примерно 15 – 20 минут езды по утренней туманной улице, в автобусе с запотевшими стёклами и я, а вместе со мной и мои невольные попутчики переместились почти до самого метро, пока автобус не упёрся в пробку и ни раскрыл навстречу влажности и сырости наружного воздуха все свои двери. Далее попутчики вновь превратились в самостоятельных индивидов, и каждый из них выбирая место, куда в следующую секунду вступит его нога, двинулся по тротуару, обходя мелкие лужи, в сторону своей цели – к метро.
Не мудрствуя лукаво, также поступил и я. Я двигался вперед в потоке людей и разглядывал торопящийся и вечно спешащий куда-то трудовой народ, к которому я, безусловно, принадлежу и сам. Конечно, я один из них, но я думал о них, а вот они вряд ли думали обо мне. Может быть, меня и замечал кто-либо из шедших рядом со мной, но лишь в тот момент, когда я, обгоняя человека, случайно касался его своим плечом или задевал его сумку. Другим до меня не было никакого дела. Я незаметен в толпе.
Слева от меня мёртвым грузом стояли машины, в которых сидел «средний класс», желающий мчаться с ветерком по жизни в сторону своего счастья на своих многолошадиносильных авто. Но я пешком двигался вперед, обгоняя их, а они были вынуждены упорно сидеть в своих автомобилях и слушать музыку, льющуюся из автомагнитол, либо с презрением и острым чувством собственного превосходства, разглядывать прохожих, чапающих на своих двоих в сторону подземного монстра, заглатывающего человеков.
В свою очередь, я тоже рассматривал этих «счастливчиков», преющих в автомобильной пробке, помимо своей воли. Во время такого просмотра, мой взгляд столкнулся с одним водителем на дорогой иномарке. Он сидел, развалившись в кресле и локоть его левой руки, торчал из открытого окна. Наверное, понимая в душе всю безвыходность и смехотворность положения, он пытался визуально показать окружающим, что на самом деле ему очень даже нравиться сиднем сидеть в машине, колом стоящей на одном месте и, дыша выхлопными газами, слушать музыку.
Наши взгляды пересеклись, и я засмеялся, глядя ему в глаза. Мой смех сильно смутил представителя «среднего класса», который в знак протеста, а может быть и показного презрения, отвёл глаза в сторону, делая вид, что переключает музыкальную станцию. Затем он убрал локоть с двери, и окно манерно закрылось. Незнакомый мне человек навсегда исчез за тонированным стеклом. Я же проследовал дальше и оставил его далеко позади своей осенней жизни.
На подходе к станции метро «Текстильщики», до которой я, наконец-то добрался, беспорядочно суетились люди, работали пивные палатки, пункт продажи проездных билетов продавал проездные билеты, строительная бетономешалка, своим пухлым брюхом мешала бетон. Пройдя мимо всего этого реализма, я спустился под землю и вставил проездной билет в прожорливый рот проходного робота, который, немедленно сожрав его, тут же выплюнул его сверху. Резким уверенным движением я вытащил свой проездной из верхней щели, а проходной робот, поприветствовав меня зелёным глазом, учтиво пропустил меня внутрь.
С момента моего подъема с кровати прошёл ровно один час. И вот я уже втискиваюсь в зелёный вагон поезда московского метрополитена им. В.И. Ленина, который на всех коммунистических парах и с большевистской прямотой, уже буквально через одну минуту, будет мчать меня и ещё сотни таких, как я, вглубь чёрной пучины городского подземелья.
Но пока поезд стоит на месте, а уставший голос машиниста информативно сообщает всем пассажирам, чтобы один из них, что в последнем вагоне, отпустил двери, ибо в ином случае, поезд не тронется со своего места, поскольку машинист, как выяснилось, никуда не торопится. Услышав пламенный призыв трезвого машиниста, двери были отпущены и они тут же автоматически закрылись. Поезд тронулся и стал внушительно набирать скорость, унося наши тела и души в подземное царство тьмы и шума. Тусклый свет от вагонного освещения, со скоростью в триста тысяч километров в секунду вырывался наружу, туда за стёкла вагона, на свободу, цепляясь и обволакивая своим нематериальным телом, поросшие пылью, толстые провода и выступы бетона.
Поезд мчался по железным рельсам, и я чувствовал, что там, под полом поезда, бешено крутились огромные железные колёса, стучащие по стыкам блестящих отполированных рельсов.
А в вагоне в это время было светло, душно и немного тесно, но всё же достаточно места для того, чтобы стоя читать книгу, чем я обычно и занимаюсь.
Поезд останавливается на каждой станции, открывает двери, чтобы высадить пассажиров, посадить новых и вновь продолжить свой обычный маршрут, который ему более привычен, чем даже мне.
Именно так, под стук колёс, с книжными мыслями и незнакомыми попутчиками я, станция за станцией добираюсь до пункта моего назначения и безжалостно, не попрощавшись, покидаю вагон на станции «Пушкинская».
Пройдя белокаменный зал, почти до отказа заполненный разным народом, меня поднимает на поверхность отчаянно сильный механизм эскалатора. Выйдя на противоположной стороне дороги, от памятника Пушкину, я устремляю свой взгляд к нему – к Пушкину Александру и мысленно читаю про себя:
Богами Вам ещё даны, златые дни, златые ночи,
И томных дев устремлены на вас, внимательные очи,
Играйте, пойте, о друзья, утратьте вечер скоротечный,
И вашей радости беспечной, сквозь слёзы улыбнуся я.
Договаривая последнюю строчку стихотворения, я спускаюсь быстрым шагом, вниз по Большой Бронной улице минуя фонтан тверского бульвара, старый дом бывшей исторической библиотеки им. Некрасова, почтовое отделение немного далее и расположенное справа от меня, и детский садик слева. И вот я уже вижу, как и каждый день, большую Синагогу и суетящихся за её забором евреев. Но я не захожу туда, а поворачиваю влево и через несколько метров вхожу в помещение офиса, на третьем этаже которого и находится моё рабочее место. Именно на этом месте мне суждено провести этот день, сидя за столом и компьютером. На моих часах 9.45. Через пятнадцать минут начнётся мой очередной рабочий день.
И этот день четверга не сильно отличается от остальных дней. Он такой же унылый и тусклый. Целый день, с перерывом на обед и прогулкой по улице до столовой, которая находится в другом здании, я буду вынужден устремив свой взор в плоский монитор «Samsung», пытаться вычитать в Интернете признаки настоящей жизни.
Так пройдут ещё восемь часов моей единственной жизни. Ещё восемь пустых часов, которые я потрачу не на себя, не на занятие делающее меня счастливым и даже не на то, чего бы мне действительно хотелось сделать в этот момент, а на совершенно не вдохновляющее, унылое, но необходимое моей нужде действо, за которое в конце месяца я получу заработную плату.
Странный коллега сидящий напротив меня, встроенный в стену деревянный шкаф, сделанный ещё во времена могучего СССР, белый плиточный потолок и шесть длинных, двойных ламп дневного света, вот тот пейзаж, который я буду принудительно наблюдать в этот очередной рабочий день.
А с одинокого дерева за окном, что живёт на улице прямо напротив моего офисного окна, к которому я сижу спиной, продолжает опадать сырая листва. Каждый день я смотрю на это дерево и думаю о том, как ему должно быть скучно, расти в окружении четырёх каменных исполинов, неживых, однообразных и грубых. Словно в четырёхугольном каменном мешке растёт оно, цепляясь своими корнями за остатки живительной почвы, чудом сохранившейся в центре Москвы. С каждым днём всё меньше и меньше листвы остаётся на нём. Ещё немного и оно останется голым, и корявые ветки, беспорядочно раскинутые в разные стороны, будут представлять из себя ещё более унылый пейзаж.
Не смотря ни на что, в точном соответствии с законами природы, день неминуемо движется к своему завершению. День догорает и, разбрасывая с ускользающих туч остатки своей неосязаемой плоти, озаряет вечерние сумерки уходящего в небытие обычного трудового дня простого труженика умственного труда.
Ровно в 18.30. я покидаю офисное помещение и выхожу из подъезда на Большую Бронную улицу и, повернув направо, удаляюсь вверх, в сторону станции метро «Пушкинская».
Обратный путь повторяется в точности до наоборот. Это же метро, городской автобус, похожий на океанический крейсер, опавшая листва под ногами, брызги дождя, спешащие по своим домашним норкам люди. Всё как всегда. Всё как обычно.
И, наконец, под занавес хлопающей двери, я поднимаюсь на свой четвёртый этаж по той же лестнице, по которой спускался утром. Вот теперь уже точно всё. Прошёл ещё один рабочий день. Я выхожу на балкон и смотрю с высоты четвёртого этажа на этот безумный, бессмысленный и вечно куда-то спешащий мир.
А завтра, я вновь проснусь в 7.30 и всё начнётся с самого начала…
Октябрь 2006 года.